Ворошилов еще на первом совещании командиров частей поставил вопрос о поднятии ответственности командного состава и потребовал обязательной проверки исполнения отдаваемых приказов, но Городовиков был на этот раз настолько утомлен, что как-то упустил проверить, выполнены ли его распоряжения. Усталость сломила его, и он, как был в бурке, прилег на кровать и тут же крепко заснул.
Тускло горела лампа с закопченным, разбитым сверху стеклом. Трещал за печкой сверчок. Изредка слышалось, как во дворе глухо топали лошади. На лавке у темного окна сидели ординарец Городовикова — молодой казак и друживший с ним Митька Лопатин. Они тихо беседовали.
— Как мы еще с прошлого года стали регулярная кавалерия, так с нас и спрос другой, — говорил Митька. — Слышал, как товарищ Ворошилов на митинге сказал: «Без дисциплины нет армии». Правильно партия указывает. А то что же получится, если каждый будет делать по-своему?.. Ты Пархома помнишь? В 20-м полку эскадроном командовал.
— Помню. А что?
— А помнишь, как его с эскадрона снимали?
— Вот этого не помню. Я тогда, видно, в госпитале лежал.
— Так вот этот Пархом раз шибко выпил, ну и набузил чего-то там. Командир полка решил его сменить. Да. А я аккурат ехал в штаб. Смотрю, чего-то наши ребята шибко шумят. Я сначала думал — митинг. Подъезжаю. Нет, просто так кричат. Спрашиваю: «Чего шумите, братва?» А один отвечает: «А что? Приехал какой-то черный с курсов нашего Пархома сменять. Ну и дали же мы ему эскадрон. Верст двадцать гнались! Еле ушел…» Ну, скажи, разве это порядок? По-моему, так: раз дан приказ — умри, а выполни!
Дверь приоткрылась. В хату просунулась голова молодого бойца.
— Ребята, чего вы тут сидите? — спросил он вполголоса, оглядываясь по сторонам. — Там девчата на посиделки пошли. Пойдем?
— А далеко? — спросил Митька Лопатин.
— Да нет. Через две хаты. Пошли!
Бойцы поднялись с лавки и, ступая на носках, потихоньку вышли из комнаты.
Городовиков застонал во сне и повернулся на бок. Ему снилось, что дивизия двинута в глубокий рейд по тылам белых. Бойцам было приказано надеть погоны. Сам он был в генеральской форме, и комбриг Миронеико, докладывая, величал его превосходительством. Но вдруг, как это часто бывает во сне, оказалось, что докладывает не Мироненко, а кто-то другой.
— … Ваше превосходительство… Ваше превосходительство, — нудно сипел над его ухом чей-то простуженный голос. — Ваше превосходительство…
Городовиков приоткрыл глаза. Над ним склонилось незнакомое лицо, обвязанное по самые усы башлыком, засыпанным снегом.
— Ваше превосходительство… — говорил незнакомый человек с грубоватой настойчивостью.
— А? Что такое? — спросил Городовиков, не совсем еще понимая, что происходит.
— Разрешите доложить, квартирьеры мы, ваше превосходительство. От девятнадцатого полка. Нам приказано на энтой улице становиться, а усе занято. Как прикажете быть?
— Как?.. Почему девятнадцатого? — начиная просыпаться, спросил Городовиков. — Девятнадцатый полк давно размещен по квартирам. И почему вы ко мне обращаетесь? Квартирами ведает начальник штаба…
Дальнейшее произошло как в тумане. Свет в хате погас. Послышался шум борьбы, крики. Вбежавший ординарец зажигал лампу. В сенцах тащили кого-то.
— Что случилось? — недоумевая, спросил Городовиков. Он окончательно проснулся и сидел на кровати.
— Да кадеты, товарищ начдив, — с явным пренебрежением отвечал ординарец. — Квартирьеры.
— Квартирьеры? Как они сюда попали?
— Да ночью-то не видать. Они едут по селу, а наши патрули спрашивают: «Какого полка?» Они говорят: «Девятнадцатого». Ну и у нас девятнадцатый. Так и получилось. А потом Митька Лопатин посмотрел — погоны! Ну и поднял тревогу.
Однако не все было так спокойно, как говорил ординарец. На западной окраине села постукивали редкие ружейные выстрелы. Где-то глухо рвались ручные гранаты.
— Седлай! — приказал Городовиков. Он поправил бурку и вышел на улицу. Валил густой снег. Во мраке ехали какие-то всадники.
— Какого полка? — окликнул Городовиков. Всадники остановились.
— Девятнадцатого, — сказал в ответ голос.
— Какой дивизии? — Начдив опустил руку на кобуру.
— Четвертой!.. Это вы, товарищ начдив? — спросил Стрепухов, подъезжая к нему и легко слезая с лошади. По тому тону, каким были сказаны эти слова, Городовиков сразу же понял, что командир полка чем-то смущен: в его обычно грубоватом голосе проскальзывали виноватые нотки.
— Ты высоты занял? — спросил Городовиков, начиная смутно догадываться.
— Занимаю, товарищ начдив.
— Что? — тихо спросил Городовиков, с трудом сдерживая готовый вырваться яростный крик. — Занимаешь? А я тебе когда велел? А? Я с вечера велел! А что, если белые будут делать атаку?
— Ничего не будет, товарищ начдив, — заговорил Стрепухов, виновато покашливая. — Ребята устали. С ног валятся. Я дал им отдохнуть. А высоты зараз займу, и точка!
— Подожди, я тебе такую точку поставлю! — значительно пообещал Городовиков.
Он задыхался от бешенства. Руки его судорожно вздрагивали. Все же он сдержал гнев и спокойно сказал:
— Тут какие-то белогвардейские квартирьеры болтаются. Надо их вышибить вон! — Говоря это, он, конечно, не знал, что это были квартирьеры той самой заблудшей бригады генерала Гусельщикова, о которой вспоминал Деникин в разговоре с Мамонтовым.
Вблизи послышался быстрый конский топот. По улице скакал всадник, на ходу спрашивая, не видал ли кто начдива.
— Давай сюда! Я здесь! — крикнул Городовиков.
Подъехавший связной доложил, что по хребту движется обоз белых с каким-то имуществом. Обоз очень большой, охраны почти никакой.
— Вот это дело! — сказал Стрепухов. — Сами к нам в руки идут. Разрешите забрать обоз, товарищ начдив? Я в момент с ним управлюсь!
— Что ж, бери! — согласился Городовиков. — Но только смотри, действуй осторожно. Как бы там не оказалось большой охраны. Я пойду за тобой со второй бригадой.
Стрепухов подхватил подошедший 19-й полк и вместе с ним умчался вперед.
К рассвету сильно похолодало. В морозном воздухе лениво кружились снежинки, словно не зная, куда им опуститься. Сотни повозок, скрипя обмерзлыми колесами, нескончаемой вереницей ползли в синеватом тумане. Среди них виднелись редкими одиночками согнувшиеся укутанные попонами фигуры солдат.
«Ну, с такой охраной я разом управлюсь, — подумал Стрепухов. — Говорил же я, что не стоит задаром беспокоить людей. А обоз — это хорошо. Теперь приоденем бойцов». Подумав все это, он подал команду.
Но не достиг полк и половины обледенелой изрытой горы, как с повозок стали соскакивать черные фигурки людей. Сноровисто развертывались пехотные цепи. Рванули воздух резкие залпы. Яростно ударили пулеметы. Из-за хребта загремели орудия.
«Обманул, старый лис!» — подумал Городовиков, нехорошо поминая Деникина. Он видел, что полк расстроен, отступает, и спешил ему на помощь.
Спустя полчаса вся дивизия ввязалась в бой. Рискуя каждый миг головой, Городовиков носился под пулями, останавливал отходивших, вводил в дело резерв. Но белые нависли на флангах большими конными массами, и полки шаг за шагом сползали с горы под перекрестным огнем.
Бой гремел не переставая. С наступлением сумерек дивизия окончательно спустилась в село. Туда же ввалились и пехотные цепи противника. Пришлось волей-неволей поделиться с ними квартирами. Ни красные, ни белые, утомленные беспрерывными действиями, не имели сил развить ночной уличный бой. Так без большой драки и ночевали противники по разным концам большого села.
К утру подошла первая бригада 11-й дивизии, вся в облаках морозного пара. Городовиков тут же нацелил ее в обход селения, а сам повел наступление в лоб. Дружным ударом конармейцы вышибли белых из Ново-Екатеринославля. Противник отскочил к югу, в село Меловатку. Туда, постукивая на рельсовых стыках, тревожно завывая и застилая дымом окрестности, неслись на всех парах из Донбасса белогвардейские бронепоезда. Прикрываясь ими, Мамонтов начал перегруппировку частей.
Городовиков был недоволен создавшимся положением. Конечно, он сумел сдержать наступление белых, не отдал им станции с захваченным бронепоездом и другими трофеями, но окончательно разгромить противника ему не пришлось.
Он сидел поздним вечером при свете лампы и думал, как поступить ему дальше. Слишком неравное было количество сил, а к белым, как было слышно, подходили какие-то новые части. Следовало бы организовать дерзкую разведку. Он думал, кому бы поручить это опасное дело, и жалел, что при нем нет Дундича, недавно назначенного командиром полка в 6-ю дивизию. От этих размышлений его оторвало появление начальника штаба, который доложил о прибытии Реввоенсовета. И точно. Не успел он доложить, как в комнату вошли Буденный и Ворошилов.
